Не оставлять за спиной опасное недоразумение… Соул говорил разумные вещи, и, честно говоря, я склонялась к тому, чтобы послушаться совета. Но кое-какие сомнения оставались.
– Прийти я смогу, убедил. А обратно-то меня выпустят?
С ответом Соул замешкался, всего на секунду, но внутренности успели скрутиться в комок от недобрых предчувствий.
– Выпустят, разумеется, – уверенно заявил Соул, глядя на меня безупречно честными глазами. Догадываюсь, у кого Орса подцепила свой фирменный взгляд. – Мастер Эфанга – рассудительный человек.
Собственно, уже этого хватило бы, чтобы отвратить меня от дружеского визита на террасу наблюдения. Однако на полпути домой я вдруг со всей ясностью осознала, что меня там ждёт: пустые комнаты, где всё дышит недавним присутствием Тейта, дурацкие красные шарфы в неположенных местах, разворошённая постель, где подушки хранят ещё запах его волос…
Под ребром резко закололо; я взглянула на небо, провела мысленную черту по своду – и потрусила вдоль неё к западу. А спустя всего полтора часа поисков оказалась у стены, по щиколотку утопая в мелком песке. Снежно-белый на ярком солнце, в полумраке он приобретал насыщенный винный оттенок, а на границе между светом и тенью переплетались завитки всех оттенков красного – бесконечно изменчивый узор. Откуда-то доносился мерный шум волн, одинаково громкий в любой точке странного «пляжа». Но стоило сделать шаг в сторону, на землю – и невидимый океан исчезал.
Эта дивная экзотическая красота приелась мне примерно через четверть часа. Даже голова заболела немного, словно что-то постоянно и незаметно давило на купол. Но когда я утвердилась в мысли, что не стоит будить лихо – пусть себе спит хоть весь день, не жалко – песок вдруг вздыбился лестницей. Дрожащие белые ступени вели на двадцать метров вверх, прямо к террасе наблюдения, издали похожей на гигантское осиное гнездо, прилепившееся к холму.
– Спасибо за приглашение, – пробормотала я и, дважды обозвав себя доверчивой дурой, шагнула на лестницу.
Первый этаж террасы наблюдения представлял собой каменный мешок. К счастью, гостеприимный хозяин не бросил меня, а любезно указал струйкой алого песка путь наверх, через череду люков и арок. Уже за два этажа я почувствовала головокружительный запах запечённого мяса, истекающего острым соком и ещё чего-то незнакомого, но тоже очень приятного – почти как в приюте у Митчи.
Похоже, я вломилась к мастеру аккурат во время трапезы.
– Присоединяйся, Трикси Бланш, – послышался хриплый оклик, стоило моей макушке показаться над краем люка.
В домашних условиях Эфанга выглядел ещё более впечатляюще, чем на суде… или, вернее сказать, подавляюще. В его присутствии было трудно дышать; он полностью заполнял собой пространство. Некстати вспомнился анекдот про жидких и газообразных котов, которые в расслабленном состоянии занимают всю предложенную поверхность кровати, а в беспокойном – весь объём машины или квартиры. И дело было не в комплекции Эфанги – да, высокий, но с Оро-Ичем не сравнится, а Худама даже навскидку пошире в плечах и помускулистей. Тем не менее ощущение присутствия оглушало. Не может же быть, что…
Нет ничего невозможного.
Медленно выдохнув, я постепенно выключила чувства – обоняние, осязание, вкус, слух, самым последним – зрение. И только в сенсорном вакууме поняла с чудовищным опозданием, что уже некоторое время нахожусь внутри чужого сознания. Пожалуй, с того самого момента, как ступила на багрово-белый песок и услышала ворчание призрачного океана. Мастер Эфанга, похоже, давно уже существовал в иной форме, чем все мы, и физическая оболочка – сильное, плотно сбитое тело, круглая голова, жгуты соломенно-светлых волос над висками – была чем-то вроде легко узнаваемой иконки в блоге, трёхмерного аватара, обозначающего место собеседника в пространстве. И, подозреваю, имела не больше значения, чем густая подводка по векам, рыхлый ворох разноцветных шарфов на плечах и неряшливый яркий тюрбан, на который пошло метров пятнадцать лёгкой жёлтой и лиловой ткани.
Неудивительно, что в нашу первую встречу мне стало жутко. Я и тогда ощущала колоссальное давление чуждого сознания, но не могла в полной мере оценить, с чем столкнулась. А сейчас – кое-как разглядела и даже поневоле начала испытывать признательность к этому монстру за то, что он даёт себе труд оставаться в более-менее антропоморфной оболочке. Всё же гораздо комфортнее беседовать с кем-то, глядя в глаза, пусть и жуткие, белёсые, а не пытаясь охватить вниманием участок пространства метров сорок в диаметре, где, подобно газовому облаку, рассеяно сознание.
А если постараться и сконцентрироваться на визуальном образе, то можно даже поверить, что перед тобой обычный человек. Просто очень сильный псионик… то есть маг. И тогда получится сделать несколько очень сложных шагов и сесть напротив него, как ни в чём не бывало.
– Надо же, подросла, – одобрительно усмехнулся Эфанга и одним движением ободрал зубами мясо с полуметровой кости – так же непринуждённо, как кузина Лоран слизывала облако сливок с крошечной, на один глоток, порции кофе, увлёкшись книжкой. – Ну, бери, не стесняйся.
Я со здравым сомнением оглядела изобильный стол – особенно впечатлял какой-то полутораметровый глубоководный монстр с выпученными глазами и с чешуёй, зажаренный целиком в каменном тазу… или в ванне? – и поняла, что даже из вежливости не сумею проглотить ни кусочка.
– Благодарю, мастер Эфанга, – почтительно произнесла я и поспешила вытащить из-за пояса свиток в тубусе. – Мне сказали, что это принадлежит вам.
Эфанга отложил кость и потёр руки друг о друга – жир и грязь скатались, как одноразовые медицинские перчатки, обнажая загрубевшую, но безупречно чистую кожу. Целых полминуты он меня утюжил взглядом, спасибо, что хотя бы в голову не лез. И лишь затем перегнулся через жареного монстра и забрал свиток.
– Сама-то читала? – осведомился мастер, распечатав тубус и мельком посмотрев внутрь.
– К сожалению, нет, – честно ответила я. – Даже если бы захотела, то не смогла бы. Письменной речью я владею пока недостаточно хорошо, на уровне самых простых учебных свитков.
Эфанга сграбастал с ближайшей тарелки здоровенный, с кулак, синий фрукт в остро пахнущем сиропе – и заглотил разом, только и хлюпнула пропечённая мякоть. Взгляда он с меня не сводил, и светло-голубые, немного мутные глаза казались выточенными из многовекового льда.
…Однажды утром проснувшись, В лютую полночь, когда увязает взгляд в непроглядном небе, Под солнцем в зените, тепло пожирающим с жадностью старых хокорнов, Проснувшись в закате немом – Поймёшь обнажившимся сердцем, Что смерти Нет. И станет больше одной каплей росы На ладонях мира.
– Что?.. – выдохнула я. Пульс так бился в висках, что казалось – вот-вот, и голова лопнет. – Что вы сейчас?..
Глаза у Эфанги меняли цвет как зеркало, в котором попеременно отражались рассвет над морем, полдень в пустыне, полночь в горах и закат над северными лесами. И то, что мне позволено было увидеть и услышать, превращалось в обещание: ты тоже сможешь так, я научу.
Шрах, начинаю понимать, как он переманивал чужих учеников!
– Это всего лишь стихи, Трикси Бланш, – наконец заговорил мастер Эфанга. Наваждение почти рассеялось; радужки вновь стали серо-голубыми, грязноватыми. – Старые стихи полагалось декламировать, не размыкая уст, и поэтому многое зависело от того, кто читает. И лучшие поэты были сильнейшими магами… Давно, очень давно, когда один юный восторженный мастер откликался на глупое прозвище – Орочи, а обращался к ученикам только на «кан». А я тогда был слишком мал, чтобы учиться чему-либо, но изредка приходил послушать стихи.
Эфанга замолчал. И на какую-то долю секунды я захотела, чтобы он продолжил рассказ – любой ценой, но почти сразу задавила это желание на корню. Разум тренированного эмпата тем и хорош, что опасные порывы не успевают толком оформиться. А мне сейчас нельзя было давать слабину – я ведь пришла договориться с мастером на своих условиях, а не позволить ему убедить меня.