Горло у меня перехватило.

Интуиция подсказывает, если мы попытаемся пролететь между двумя этими «столбами» – от нас даже пепла не останется.

Шекки в нерешительности замер, потом рухнул вниз, заложил петлю – и вышел на прежнюю высоту. Сердце подпрыгнуло да так и осталось где-то в горле. Я рефлекторно стиснула кулаки:

– Ты же… ты же не потерял их?

Айр издал змеиный, шипящий звук – и снова зашёл на широкую дугу.

А ведь Тейт что-то такое говорил, когда мы спасались от Аринги… Или это был Маронг? Гроза реагирует на магию и стирает все следы. Так что если Шекки ориентировался на чутьё…

Так, отставить панику.

– Шекки, – произнесла я, усилив купол. Химера встрепенулась. – Ты помнишь вчерашнее направление? Куда шёл Тейт вчера? Попробуй добраться туда, где ты его чувствовал в последний раз. Так быстро, как можешь.

Я говорила без задней мысли, но от этой просьбы у Шекки точно крышу сорвало.

Прозрачные перья-чешуйки встопорщились так, что приподняли седло, а затем засияли нестерпимо ярко – сильнее солнца, но при этом холодно, мерцающе, как электросварка. Передние крылья резко вывернулись, накрывая меня и вжимая в спину айра. Я ещё успела испугаться, что вот сейчас мы рухнем, но это была последняя разумная мысль. А потом свет из-под чешуек рванулся назад, Шекки швырнуло вперёд – и в голове у меня осталось одно сплошное «а-а-а-а!».

Крылья сомкнулись над моей головой. Если б не они, меня бы содрало из седла в первые же секунды. Или, если б я удержалась чудом, то встречный поток воздуха растерзал бы меня в клочья. Или я бы просто сгорела?

Не знаю. Не хочу знать.

Теперь я верила, что Шекки создал мастер Оро-Ич. Придумать нечто настолько невероятное – и безумное – способен только он.

…Разум псионика-менталиста, эмпата или телепата – удивительная штука. В ситуациях, когда обычный человек давно бы потерял сознание или свихнулся, у нас включаются защитные механизмы. Вот и сейчас, через несколько минут кошмара я приспособилась. Эмоции выключились начисто, физические ощущения притупились, как под наркозом. Скорость по-прежнему чувствовалась, но не пугала; купол раскинулся на невероятную площадь, причём куда более концентрированный, чем прежде – похоже, стресс сорвал все ограничители со способностей. Я воспринимала куда больше, чем могла раньше… но ничего не осмысливала.

Впечатления утекали через меня, как вода через решето. Ничего страшного; того, что осталось, хватит потом, чтобы проанализировать и сделать выводы и подумать…

О том, что я выудила из сознания Шекки – образ высокого желтоглазого мужчины с облаком белых волос, топорщащихся, как пух одуванчика; мужчины, так похожего на мастера Оро-Ича – за исключением синей чешуи и щупалец.

О том, что я ощутила далеко в горах – разум существа, настолько непостижимого и прекрасного, что дыхание перехватывало, и рядом с ним другой – человеческий, напоминающий бутон самого благоуханного и красивого цветка, способного принести гармонию и покой даже в этот искалеченный мир.

О холодном, словно межзвёздное пространство, мужчине, который преследовал меня, пряча в ладонях чистое, ясное, сияющее сознание ребёнка.

О подземных городах, наполненных страхом множества людей.

О напряжённом ожидании, пронизывающем эти города.

О том, кто страстно хотел, чтобы его догнали…

«Не позволяй его убить. Никогда».

Не знаю, почему вспомнились вдруг слова слепого мальчишки, чьими устами говорил мир. Но именно это и стало триггером, который выбросил меня из транса. И вовремя – полёт замедлился. Шекки спланировал на площадку, поросшую редкой сизоватой травой, и распластался, вытягивая крылья. Перья-чешуйки теперь выглядели тёмными, помутневшими; ярко-рыжий оттенок превратился в тусклый коричневый. Я скатилась по крылу и огляделась.

Вокруг высились скалы – губчатые, серые. Они напоминали вулканическую породу, и мягкие наплывы вниз по склону только укрепляли меня в этой мысли. Сама площадка оказалась небольшой. С трёх сторон её защищали каменные выступы, а на самом краю, у обрыва, росло огромное дерево – чёрные, словно обгорелые листья, крона в виде почти плоского купола, красноватый ствол…

«Инлао, – вспомнила я синие цветы, источающие слабый запах вымоченных в ликёре экзотических фруктов. – Распускается в холодный сезон, так говорил мастер Ригуми».

Синие лепестки давно осыпались, высохли или сгнили. Под куполом кроны болтались гроздья чёрных сморщенных стручков. А на изогнутом корне, нависающем над обрывом, лежал венок – алые восковые чашки крупных «лилий» и мелкие оранжевые звёздочки между ними. Нечто подобное в детстве делали мы с Лоран, выплетая основу из сочных, но хрупких речных цветов и заполняя промежутки блеклыми, лесными…

Этому двойному плетению научила Тейта я. Он побывал здесь. Провёл ночь, наполовину в дурных снах, наполовину в полузабытьи, над пропастью.

Наблюдал за тем, как поднимается солнце над горизонтом.

Думал обо мне.

Я яростно растёрла глаза рукавом; грязная ткань царапала веки, но так было даже лучше. Лицо теперь горело, зато исчезла пелена, застилающая взгляд. Стащив со спины Шекки сумку, я вытянула флягу с водой и мешочки с припасами. Голод, который уснул почти на сутки, наконец-то проявился – и хорошо, мне понадобятся физические силы, чтобы использовать телепатию.

– Хочешь? – протянула я химере кусок вяленого мяса.

Шекки скосил на меня прозрачный глаз – и снова зажмурился, недвижимый. За четверть часа перья у него немного посветлели и стали ярче… он что, от солнца подзаряжается? Вот и славно, не придётся думать о корме.

Машинально, не размышляя, я перебралась на корень и положила венок на колени. Исполинские горы-столбы, окутанные паутиной молний, отсюда казались маленькими; их едва можно было разглядеть вдали, за причудливыми скальными хребтами.

Далеко же ты убежал, рыжий…

Инстинктивно сжав кулак, я вздрогнула: руку прошила боль. Пальцы, касавшиеся алых восковых лепестков, пошли мелкими волдырями. Значит, ядовитые цветы… Как это похоже на Тейта.

Выбросить венок я так и не смогла, хотя и удержалась от того, чтобы снова притрагиваться к нему. Так и просидела почти три с половиной часа, глядя то на долину, то на него; сознание было замутнено, и порой мерещился звон колокольчиков, или мужской голос, или оклик шёпотом, по имени, но купол неизменно показывал, что вокруг на пять километров – никого.

А потом Шекки зашевелился и подошёл ко мне.

– Уже можешь лететь? – Мощный клюв стукнул по плечу. – А сумеешь отсюда почувствовать Тейта?

Шекки издал клекочущий звук и загрёб мощной лапой землю вперемешку с каменной крошкой. Всё-таки потерял направление? Или слишком ослаб после безумного полёта?

Я глубоко вздохнула и прижалась лбом к его боку.

– Попробуй. Ты единственный, кто способен найти это рыжее недоразумение. Хотя бы возьми правильное направление. Можешь?

На мысленный образ, связанный с «направлением», Шекки отреагировал недвусмысленно – подцепил меня клювом, зашвырнул себе на спину, в седло, и спрыгнул со скалы. Сумка с почти полной флягой и значительной частью провизии так и осталась лежать под деревом – я и пискнуть не успела, а когда пришла в себя и продышалась, то мы были уже далеко.

Сегодня Шекки летел медленнее, ниже спускался к долинам. Сначала я нервничала, особенно когда пару раз заметила всего в полукилометре внизу каменные чаши, заполненные чем-то подозрительно синим. Но потом расслабилась – опасные места химера огибала по дуге, немного отклоняясь от маршрута. Я раскинула купол на четыре километра – так, чтобы и территорию побольше охватить, и суметь, если понадобится, мгновенно сконцентрировать силы в любой точке для атаки. Ресурсов на поддержание этого состояния полутранса уходило порядочно. Потому некоторое время я не обращала внимания на пейзажи, а когда наконец решила оглядеться, то заметила кое-что странное.

Далеко впереди по склону горы ползло облако. Удивительно разумно ползло – к одной из расщелин, испещрённых опасно синими пятнами, оно подобралось весьма близко, но вскоре отступило. А Шекки почти через час повторил его маршрут, немного покружив над скалами…